Неточные совпадения
А день сегодня
праздничный,
Куда пропал народ?..»
Идут селом —
на улице
Одни ребята малые,
В домах — старухи старые,
А то и вовсе заперты
Калитки
на замок.
Этого мало: в первый же
праздничный день он собрал генеральную сходку глуповцев и перед нею формальным образом подтвердил свои взгляды
на администрацию.
Разговор этот происходил утром в
праздничный день, а в полдень вывели Ионку
на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели
на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а
на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать
на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Самодовольствие и вместе некоторая неуверенность изображались
на его лице; его
праздничная наружность, его гордая походка заставили бы меня расхохотаться, если бы это было согласно с моими намерениями.
Гремят отдвинутые стулья;
Толпа в гостиную валит:
Так пчел из лакомого улья
На ниву шумный рой летит.
Довольный
праздничным обедом
Сосед сопит перед соседом;
Подсели дамы к камельку;
Девицы шепчут в уголку;
Столы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон и ломбер стариков,
И вист, доныне знаменитый,
Однообразная семья,
Все жадной скуки сыновья.
Она в кумачах, в кичке [Кичка — старинный
праздничный головной убор замужней женщины.] с бисером,
на ногах коты, [Коты — теплая женская обувь.] щелкает орешки и посмеивается.
Женщина. А что народу-то гуляет
на бульваре! День
праздничный, все повышли. Купчихи такие разряженные.
Приятно было наблюдать за деревьями спокойное, парадное движение
праздничной толпы по аллее. Люди шли в косых лучах солнца встречу друг другу, как бы хвастливо показывая себя, любуясь друг другом. Музыка, смягченная гулом голосов, сопровождала их лирически ласково. Часто доносился веселый смех, ржание коня, за углом ресторана бойко играли
на скрипке, масляно звучала виолончель, женский голос пел «Матчиш», и Попов, свирепо нахмурясь, отбивая такт мохнатым пальцем по стакану, вполголоса, четко выговаривал...
Клим Самгин, бросив
на стол деньги, поспешно вышел из зала и через минуту, застегивая пальто, стоял у подъезда ресторана. Три офицера, все с
праздничными лицами, шли в ногу, один из них задел Самгина и весело сказал...
«Это
праздничный день, когда человек находит сам себя», — сказал он себе, закурив
на сон грядущий последнюю папиросу.
«Она меня серьезно любит, это — ясно. Я был несправедлив к ней. Но — мог ли я думать, что она способна
на такой риск? Несомненно, что существует чувство…
праздничное. Тогда,
на даче, стоя пред Лидией
на коленях, я не ошибался, ничего не выдумал. И Лидия вовсе не опустошила меня, не исчерпала».
— Я не выношу
праздничных улиц и людей, которые в седьмой день недели одевают
на себя чистенькие костюмы, маски счастливцев.
В ясные дни выходил гулять
на Невский и, наблюдая, как тасуется
праздничная публика, вспоминал стихи толстого поэта...
На Марсовом поле Самгин отстал от спутников и через несколько минут вышел
на Невский. Здесь было и теплее и все знакомо, понятно. Над сплошными вереницами людей плыл, хотя и возбужденный, но мягкий, точно как будто
праздничный говор. Люди шли в сторону Дворцовой площади, было много солидных, прилично, даже богато одетых мужчин, дам. Это несколько удивило Самгина; он подумал...
— Расчет дайте мне, Клим Иваныч, — разбудил его знакомо почтительный голос дворника; он стоял у двери прямо, как солдат,
на нем был
праздничный пиджак, по жилету извивалась двойная серебряная цепочка часов, волосы аккуратно расчесаны и блестели, так же как и ярко начищенные сапоги.
В городе было не по-праздничному тихо, музыка
на катке не играла, пешеходы встречались редко, гораздо больше — извозчиков и «собственных упряжек»; они развозили во все стороны солидных и озабоченных людей, и Самгин отметил, что почти все седоки едут, съежившись, прикрыв лица воротниками шуб и пальто, хотя было не холодно.
Клим Самгин шагал по улице бодро и не уступая дорогу встречным людям. Иногда его фуражку трогали куски трехцветной флагной материи. Всюду празднично шумели люди, счастливо привыкшие быстро забывать несчастия ближних своих. Самгин посматривал
на их оживленные, ликующие лица,
праздничные костюмы и утверждался в своем презрении к ним.
Не видала она себя в этом сне завернутою в газы и блонды
на два часа и потом в будничные тряпки
на всю жизнь. Не снился ей ни
праздничный пир, ни огни, ни веселые клики; ей снилось счастье, но такое простое, такое неукрашенное, что она еще раз, без трепета гордости, и только с глубоким умилением прошептала: «Я его невеста!»
В воскресенье и в
праздничные дни тоже не унимались эти трудолюбивые муравьи: тогда стук ножей
на кухне раздавался чаще и сильнее; баба совершала несколько раз путешествие из амбара в кухню с двойным количеством муки и яиц;
на птичьем дворе было более стонов и кровопролитий.
У него не ставало терпения купаться в этой возне, суете, в черновой работе, терпеливо и мучительно укладывать силы в приготовление к тому
праздничному моменту, когда человечество почувствует, что оно готово, что достигло своего апогея, когда настал бы и понесся в вечность, как река, один безошибочный,
на вечные времена установившийся поток жизни.
Утром 4-го января фрегат принял
праздничный вид: вымытая, вытертая песком и камнями, в ущерб моему ночному спокойствию, палуба белела, как полотно; медь ярко горела
на солнце; снасти уложены были красивыми бухтами, из которых в одной поместился общий баловень наш, кот Васька.
Надеть ли поэзию, как
праздничный кафтан,
на современную идею или по-прежнему скитаться с ней в родимых полях и лесах, смотреть
на луну, нюхать розы, слушать соловьев или, наконец, идти с нею сюда, под эти жаркие небеса? Научите.
Ночь была лунная. Я смотрел
на Пассиг, который тек в нескольких саженях от балкона,
на темные силуэты монастырей,
на чуть-чуть качающиеся суда, слушал звуки долетавшей какой-то музыки, кажется арфы, только не фортепьян, и женский голос. Глядя
на все окружающее, не умеешь представить себе, как хмурится это небо, как бледнеют и пропадают эти краски, как природа расстается с своим
праздничным убором.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай:
праздничную сторону народа и столицы, но я ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть
на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Только и слышишь команду: «
На марса-фалах стоять! марса-фалы отдать!» Потом зажужжит, скользя по стеньге, отданный парус, судно сильно накренится, так что схватишься за что-нибудь рукой, польется дождь, и
праздничный, солнечный день в одно мгновение обратится в будничный.
Море… Здесь я в первый раз понял, что значит «синее» море, а до сих пор я знал об этом только от поэтов, в том числе и от вас. Синий цвет там, у нас,
на севере, —
праздничный наряд моря. Там есть у него другие цвета, в Балтийском, например, желтый, в других морях зеленый, так называемый аквамаринный. Вот наконец я вижу и синее море, какого вы не видали никогда.
Мужики, узнавши племянника Марьи Ивановны, проводили его
на сухонькое, где слезть, взяли привязать его лошадь и провели его в церковь. Церковь была полна
праздничным народом.
Праздничный день. Екатерина Ивановна кончила свои длинные, томительные экзерсисы
на рояле. Потом долго сидели в столовой и пили чай, и Иван Петрович рассказывал что-то смешное. Но вот звонок; нужно было идти в переднюю встречать какого-то гостя; Старцев воспользовался минутой замешательства и сказал Екатерине Ивановне шепотом, сильно волнуясь...
Сразу от бивака начинался подъем. Чем выше мы взбирались в гору, тем больше было снега.
На самом перевале он был по колено. Темно-зеленый хвойный лес оделся в белый убор и от этого имел
праздничный вид. Отяжелевшие от снега ветви елей пригнулись книзу и в таком напряжении находились до тех пор, пока случайно упавшая сверху веточка или еловая шишка не стряхивала пышные белые комья, обдавая проходящих мимо людей холодной снежной пылью.
Непогода совсем почти стихла. Вековые ели и кедры утратили свой белый наряд, зато
на земле во многих местах намело большие сугробы. По ним скользили солнечные лучи, и от этого в лесу было светло по-праздничному.
Был конец марта. Солнышко стояло высоко
на небе и посылало
на землю яркие лучи. В воздухе чувствовалась еще свежесть ночных заморозков, в особенности в теневых местах, но уже по талому снегу, по воде в ручьях и по веселому,
праздничному виду деревьев видно было, что ночной холод никого уже запугать не может.
А этот главный предмет, занимавший так мало места в их не слишком частых длинных разговорах, и даже в коротких разговорах занимавший тоже лишь незаметное место, этот предмет был не их чувство друг к другу, — нет, о чувстве они не говорили ни слова после первых неопределенных слов в первом их разговоре
на праздничном вечере: им некогда было об этом толковать; в две — три минуты, которые выбирались
на обмен мыслями без боязни подслушивания, едва успевали они переговорить о другом предмете, который не оставлял им ни времени, ни охоты для объяснений в чувствах, — это были хлопоты и раздумья о том, когда и как удастся Верочке избавиться от ее страшного положения.
Из лесу по горе сходит народ; впереди гусляры играют
на гуслях и пастухи
на рожках, за ними царь со свитой, за царем попарно женихи и невесты в
праздничных одеждах, далее все берендеи. Сойдя в долину, народ разделяется
на две стороны.
Все остались в каком-то поднятом, тихо торжественном настроении. Точно после
праздничного богослужения, после крестин или отъезда невесты у всех было полно
на душе, все перебирали подробности и примыкали к грозному, безответному — «а что дальше?».
Без дела слонялись по парадным комнатам, ведя между собой бессвязные и вялые разговоры, опасаясь замарать или разорвать хорошее платье, которое ради праздника надевали
на нас, и избегая слишком шумных игр, чтобы не нарушать
праздничное настроение.
Обед подается по-праздничному, в три часа, при свечах, и длится, по крайней мере, полтора часа. Целая масса лакеев, своих и чужих, служит за столом. Готовят три повара, из которых один отличается по части старинных русских кушаньев, а двое обучались в Москве у Яра и выписываются в деревню зимою
на несколько недель. Сверх того, для пирожных имеется особенный кондитер, который учился у Педотти и умеет делать конфекты. Вообще в кулинарном отношении Гуслицыны не уступают даже Струнниковым.
Садовник является одетый по-праздничному, в сюртук темно-синего мохнатого сукна; в руках у него блюдо,
на котором лежит пирог из пшеничной муки.
Мы, дети, еще с конца сентября начинали загадывать об ожидающих зимою увеселениях.
На первом плане в этих ожиданиях, конечно, стояла перспектива свободы от ученья, а затем шумные встречи с сверстниками, вкусная еда, беготня, пляска и та общая
праздничная суета, которая так соблазнительно действует
на детское воображение.
Иногда с покрова выпадал снег и начинались серьезные морозы. И хотя в большинстве случаев эти признаки зимы оказывались непрочными, но при наступлении их сердца наши били усиленную тревогу. Мы с любопытством следили из окон, как
на пруде, под надзором ключницы, дворовые женщины замакивали в воде и замораживали ощипанную птицу, и заранее предвкушали то удовольствие, которое она доставит нам в вареном и жареном виде в
праздничные дни.
При пении
праздничного тропаря отец становится
на колени и кладет земные поклоны; за ним, с шумом, то же самое делает и прочий молящийся люд.
Солнце убралось
на отдых; где-где горели вместо него красноватые полосы; по полю пестрели нивы, что
праздничные плахты чернобровых молодиц.
Так же Мальчик и амбар грачевский очистил… Стали к Грачеву обращаться соседи — и Мальчик начал отправляться
на гастроли, выводить крыс в лавках. Вслед за Грачевым завели фокстерьеров и другие торговцы, чтобы охранять первосортные съестные припасы, которых особенно много скоплялось перед большими праздниками, когда богатая Москва швырялась деньгами
на праздничные подарки и обжорство.
У скромной, семейной работающей молодежи «Олсуфьевской крепости» ничего для сердца, ума и разумного веселья — ни газет, ни книг и даже ни одного музыкального инструмента. Бельэтаж гагаринского дворца, выходившего
на улицу, с тремя большими барскими квартирами, являл собой разительную противоположность царившей
на дворе крайней бедноте и нужде. Звуки музыки блестящих балов заглушали пьяный разгул заднего двора в
праздничные дни.
А в
праздничные дни к вечеру трактир сплошь битком набит пьяными — места нет. И лавирует половой между пьяными столами, вывертываясь и изгибаясь, жонглируя над головой высоко поднятым подносом
на ладони, и
на подносе иногда два и семь — то есть два чайника с кипятком и семь приборов.
— Неужели… они помирились? — спросил я у брата, которого встретил
на обратном пути из библиотеки, довольного, что еще успел взять новый роман и, значит, не остался без чтения в
праздничный день. Он был отходчив и уже только смеялся надо мной.
И вот, каждый раз, когда
на улице бухали выстрелы, дядя Петр — если был дома — поспешно натягивал
на сивую голову
праздничный выгоревший картуз с большим козырьком и торопливо бежал за ворота.
Но особенно он памятен мне в
праздничные вечера; когда дед и дядя Михаил уходили в гости, в кухне являлся кудрявый, встрепанный дядя Яков с гитарой, бабушка устраивала чай с обильной закуской и водкой в зеленом штофе с красными цветами, искусно вылитыми из стекла
на дне его; волчком вертелся празднично одетый Цыганок; тихо, боком приходил мастер, сверкая темными стеклами очков; нянька Евгенья, рябая, краснорожая и толстая, точно кубышка, с хитрыми глазами и трубным голосом; иногда присутствовали волосатый успенский дьячок и еще какие-то темные, скользкие люди, похожие
на щук и налимов.
Он ударил своей умелой рукой по клавишам, подражая
праздничному колокольному трезвону. Иллюзия была полная. Аккорд из нескольких невысоких тонов составлял как бы фон поглубже, а
на нем выделялись, прыгая и колеблясь, высшие ноты, более подвижные и яркие. В общем это был именно тот высокий и возбужденно-радостный гул, который заполняет собою
праздничный воздух.
Все они были в
праздничной одежде, шеи голые, ноги босые, локти наруже, платье заткнутое спереди за пояс, рубахи белые, взоры веселые, здоровье
на щеках начертанное.
После завтрака я взял свое ружье и пошел осматривать долинку, в которой мы встали биваком. С утра погода стояла великолепная:
на небе не было ни единого облачка, солнце обильно посылало свои живительные лучи, и потому всюду
на земле было так хорошо — по-праздничному. Кустарниковая и травяная растительность имела ликующий вид; из лесу доносились пронзительные крики. дятлов, по воздуху носились шмели, порхали бабочки…